— Мы можем что–нибудь сказать об этих обломках?
— Корабли не были предназначены для путешествий через варп, — ответила Фиана. — На этом наши знания заканчиваются. Если бы мы могли понять, откуда они взялись, то, возможно, определили бы, где находимся.
Лев не сводил взгляд с варп–шторма. Ольгин же не мог заставить себя смотреть на воронку эфирной энергии дольше нескольких секунд. Цвета и движение мучили его, наполняли мысли чудовищной нерациональностью и фрагментами оживших кошмаров.
Лев сверлил бурю взглядом, будто надеялся понять все ее секреты одной силой воли.
— Эта система почти погибла, — произнес наконец примарх. — Здесь происходит катаклизм невероятного масштаба. Он должен оставлять след.
— Согласна, — отозвалась Фиана. — Если получится зарегистрировать какие–нибудь данные об окружающих нас звездах, можно будет рассчитать эффект искажения и установить наше примерное местонахождение. Эту аномалию, вероятно, могут засечь и другие флоты, находящиеся от нас на значительном удалении.
— Зловещий маяк, — пробормотал Ольгин.
— Именно так. Но мы подошли слишком близко.
— И поэтому вы ничего не можете мне сказать? — спросил Лев.
— Верно.
Примарх еще несколько секунд всматривался в стихию, бурлящую за обзорным экраном. Блеск его зеленых глаз становился все холоднее и острее.
— Держите позицию! — приказал он, разворачиваясь к выходу с мостика.
Интуиция велела Ольгину следовать за повелителем и присутствовать при разговоре примарха и существа, что привело флот сюда. Мудрость же подсказывала, что лучше оставаться на месте. Разъяренный Лев не потерпел бы ничьего присутствия.
Сервитор–марионетка направился навстречу Льву, как только примарх вошел в отсек Тухулхи. Сервитор распространял вокруг запах разлагающегося тела. Походка существа в теле мальчика была неестественно напряженной. Марионетка успела пройти половину пути до входа, когда створки разошлись, пропуская Льва внутрь. То, что Тухулха предвидела его приход, вызывало настороженность. Существо знало слишком много.
— На твоем лице я читаю гнев, — сказал мальчик. — Но в том нет моей заслуги. Все слишком очевидно. Твое выражение можно разгадать без труда.
— Я велел тебе привести меня на Терру, — сказал Лев. Он не смотрел на марионетку, обращаясь непосредственно к Тухулхе. Золотые искорки в черно–серой сфере на секунду задвигались чуть быстрее обычного, как будто устройство задумалось.
Тухулха была подключена пучком кабелей к разъемам, вживленным в спинной мозг сервитора. Через долю секунды после начала движения золотистых искр мальчик улыбнулся, демонстрируя почерневшие десны. За время путешествия через варп он потерял еще несколько зубов. Клок сальных волос выпал из взъерошенной шевелюры и упал на настил палубы.
— Верно, — ответил он. — Ты просил меня об этом.
— И ты ослушался! — рявкнул Лев.
— Разве я сказал, что приведу тебя на Терру?
Вопрос заставил Льва задуматься. Перед всеми остальными прыжками марионетка Тухулхи подтверждала пункт назначения. В последний же раз мальчик сказал: «Я отведу тебя, куда нужно».
— Эта игра слов тебя погубит, — пригрозил Эль'Джонсон, доставая цепной меч и активируя привод. Это было древнее оружие, слишком большое и тяжелое для любого сына Калибана, кроме самого Льва. Всеми забытый клинок лежал в подземельях Альдурука, ожидая своего хозяина. Для Льва он всегда будет Волчьим Клинком. С этим оружием в руках он прорывался сквозь ряды рыцарей Волка, в битве, положившей конец их войне с Орденом и практике богохульного использования Великих Зверей. Меч был матово–черным, если не считать серебряных вкладок на рунных зубьях. Это было грубое и жестокое орудие убийства. Оно не имело ничего общего с прекрасным Львиным мечом и обрывало жизни куда как менее элегантно. Цепной меч был вестником неотвратимой гибели.
И сейчас Лев угрожающе поднял его, готовый в любой момент рассечь сервитора надвое. Примарх не знал, как можно уничтожить Тухулху, но был готов испробовать любой метод.
Услышав рев Волчьего Клинка, марионетка наклонила голову. На разлагающемся лице не отразилось ничего, кроме интереса.
— Я не предавал тебя, — сказало устройство.
— Тогда почему мы не у Терры?
— Путешествие слишком долгое, шторм слишком сильный. Я не могу туда добраться.
— Почему–то я тебе не верю.
— Но это правда. Или ты предпочел бы считать меня всесильным?. — усмехнулся сервитор. — Так тебе было бы легче?
Лев опустил клинок, но не стал глушить двигатель. Покрытая острыми зубьями цепь продолжала стрекотать.
— Скажи, что ты сделал?! — потребовал примарх.
— Я привел тебя туда, куда нужно, если ты все еще хочешь найти дорогу к Терре.
— Правда? — Лев не доверял словам устройства, но раньше за Тухулхой никогда не замечали лжи. — И где же мы оказались?
— Это Пандоракс.
Марионетка улыбнулась, и в ту же секунду вокс–бусина Льва зажужжала от входящего сигнала.
— Мой господин, — раздался голос Ольгина. — К нам приближается боевой корабль.
Демоны пели под звон колоколов. Они прорывались на мостик сквозь разрыв в ткани реальности. Повсюду гудели мухи и раздавались хлюпающие от мокроты голоса. Порождения варпа были раздувшимися, гниющими чудищами. Одного их запаха, исходящего от разорванных, истекающих слизью органов, хватило бы, чтобы свалить человека с ног. Их плоть покрывали язвы и нарывы. Все демоны были поражены болезнью. Эти неуклюже ковыляющие создания разлагались буквально на глазах. Но их песнопения, низкие, монотонные и заунывные, звучали торжествующе, будто демоны испытывали безумный восторг от своего состояния и одновременно обещали поделиться этим омерзительным подарком со всей Вселенной.
Чудовища радовались. Их чувства, пусть и ужасающие, были искренними. Сангвиний уже давно забыл, что когда–то мог испытывать нечто подобное. Радость давно оставила его; примарх даже сомневался, что когда–либо вообще испытывал ее. Все светлые чувства омрачало проклятие, которое кровь Сангвиния навлекла на его сыновей.
То, что чудовища могли предаваться столь безудержному веселью, было невыносимо. Раскинув крылья, разъяренный Сангвиний ринулся вперед и обрушился на толпу демонов. Азкаэллон крикнул что–то вслед господину, следуя за ним в пучину боя вместе с воинами Сангвинарной Гвардии, но примарх не прислушался к его словам. Он позволил себе окунуться в глубины ярости. Но даже в таком состоянии примарх атаковал с невероятной точностью. Ангел врезался в центр демонической толпы. Одно из чудовищ превратилось в зловонную кашу под его ногами. Желчь, гной и гнилая кровь брызгами разлетелись во все стороны, запятнав мостик «Красной слезы». Сангвиний размахнулся Карминовым клинком. Меч с легкостью рассек демоническую плоть. Безупречно чистое лезвие прожигало раздутые мышцы, заставляло отравленную кровь кипеть и превращаться в пар. Обезглавленные монстры рухнули на палубу. Их изъеденные ржой мечи загрохотали по металлическому настилу.
— Прочь с моего корабля! — вскричал Сангвиний, выбрасывая вперед Копье Телесто.
Сорвавшийся с наконечника импульс энергии проделал настоящую просеку в рядах демонов, обращая в пепел всех, кто попался на пути, и наконец ударил в разрыв между мирами. Края жуткой расселины затрепетали, будто испугавшись ангельского гнева.
Тяжелые клинки ударили по пластинам брони, защищавшим спину примарха. Сангвиний не обратил внимания на нападавших, а тем в следующую же секунду пришлось отвлечься от крылатого гиганта и развернуться к Сангвинарной Гвардии, теснившей врага. Ангел шел вперед, уничтожая чудовищ клинком и копьем, заставляя умолкнуть их нечестивые песнопения.
— Мы уничтожили более страшного врага на Сигнусе! — крикнул он, обращаясь к демонам. — Вы оскорбляете нас своим присутствием.
Примарх разил чудовищ, испытывая при этом одновременно гнев и презрение. Но даже сейчас он не позволял себе полностью отдаться битве. «Осторожнее», — думал он. Таких демонов они еще не встречали. Они отличались от тех, с которыми Кровавые Ангелы бились на Сигнус Прайм, и это отличие было очень важно. Оно рассказывало о природе этих созданий. Они являлись воплощением своей сути. Сангвиний видел болезнь, обретшую разум и божественную силу. Ему хотелось отмахнуться и от видения, и от ужасов, которые оно предвещало, но примарх не поддался этому желанию. Он прекрасно знал, что боги существовали на самом деле. И эти боги вовсе не были добры.